Ce que je vais raconter de ma première nuit de New York fera sourire les Américains;
aussi bien est-ce dans ce but que je l'écris. Dans un livre du merveilleux Rudyard Kipling,
je me rappelle avoir lu les épouvantes du sauvage Mowgli la première fois qu'il coucha
dans une cabane close: l'impression de sentir un toit au-dessus de sa tête lui devint bientôt
si intolérable, qu'il fut obligé d'aller s'étendre dehors à la belle étoile. Eh bien! J'ai presque
subi cette nuit une petite angoisse analogue, et c'étaient les gratte-ciel, c'étaient les grandes
lettres réclames au-dessus de moi, c'étaient les grands tonneaux rouges montés sur leurs
échasses de fonte; trop de choses en l'air, vraiment, pas assez de calme là-haut. Et puis, ces
six millions d'êtres humains tassés alentour, ce foisonnement de monde, cette superposition à
outrance oppressaient mon sommeil. Oh! Les gratte-ciel, déformés et allongés en rêve! Un en
particulier (celui du trust des caoutchoucs, si je ne m'abuse), un qui surgit là très proche, un
tout en marbre qui doit être d'un poids à faire frémir! Il m'écrasait comme une surcharge, et
parfois quelque hallucination me le montrait incliné et croulant...
C'est dimanche aujourd'hui; le matin se lève dans une brume lourde et moite; il fera une
des chaudes journées de cette saison automnale qu'on appelle ici «l'été indien». Sur New
York pèse la torpeur des dimanches anglais et, dans les avenues, les voitures électriques
ont consenti une trêve d'agitation. Rien à faire, les théâtres chôment et demain seulement je
pourrai commencer à suivre les répétitions du drame qui m'a amené en Amérique. Mais dans
le voisinage, tout près, il y a Central Park, que j'aperçois par ma fenêtre, avec ses arbres déjà
effeuillés; j'irai donc là, chercher un peu d'air et de paix. | То, что я расскажу о моей первой ночи в Нью-Йорке, заставит американцев улыбнуться. Именно поэтому я об этом пишу. Я помню, как читал в книге великолепного Редьярда Киплинга об ужасе дикаря Маугли, когда он в первый раз ложился спать в крытой хижине: ощущение, что у него над головой была крыша, вскоре стало ему настолько нестерпимым, что ему пришлось лечь под открытым небом. Ну так что ж! Я практически испытал подобное небольшое стеснение этой ночью: это были небоскребы, это были огромные, настойчиво манящие вывески над моей головой, это были большие красные бочки, установленные на их чугунных стойках. Слишком много всего в воздухе, недостаточно настоящего спокойствия там, наверху. И потом, эти шесть миллионов человек, скопившиеся повсюду, этот избыток людей, это беспощадное наслоение угнетающе действовали на мой сон. Ах! Как же бесформенны и искажены во сне небоскребы! В особенности тот (здание треста резиновой промышленности, если я не ошибаюсь), что внезапно возникает здесь, совсем рядом, тот, что весь из мрамора, который, должно быть, такого веса, что заставит вас содрогнуться! Он давил на меня как лишний груз, и иногда в некоторых галлюцинациях он виделся мне накренившимся и падающим… Сегодня воскресенье, утро приходит вместе с тяжелым и влажным туманом. Это будет один из тех осенних дней, которые называются здесь «бабьим летом». Над Нью-Йорком нависло затишье английских воскресений, и на улицах электромобили сделали передышку в движении. Заняться нечем, театры не работают, и только завтра я смогу приступить к репетициям пьесы, которая привела меня в Америку. В окрестностях, совсем рядом со мной, находится Центральный парк, который я могу наблюдать через окно с его уже голыми деревьями. Именно туда я и пойду на поиски глотка воздуха и покоя.
|